Продолжаем сагу семьи Игнатия через мясорубку становления советской власти. Технологии здесь – инструмент, символ и жертва одновременно.
Часть 3: Тени Прогресса. От Петрограда до Сталинградской тишины
(1918-1924: Голод, Провода Страха и Призраки НЭПа)
Зима 1918-го выдалась не просто холодной – она была костяной. Квартира на Выборгской опустела. Матвей, после краткого всплеска рабочей гордости в 1917-м, быстро понял суть "диктатуры пролетариата": те же 12 часов у станка на Путиловском (теперь "Красном Путиловце"), но пайка – вполовину меньше, а вокруг – комиссары с маузерами и "учетчики" от ЧК. Технологии служили выживанию и войне: трамваи, едва восстановленные, везли не пассажиров, а красногвардейцев на фронты Гражданской; телеграфные провода гудели приказами о продразверстке, обрекавшей деревню на голод; единственные работающие на полную мощность станки ковали патроны.
Дед Игнатий, лишившийся сбережений и статуса, выменивал последние книги на крохи хлеба на Смольнинском рынке. Радио – то самое "чудо Попова", о котором он читал с восторгом – стало голосом новой власти. Из репродукторов-тарелок на улицах и в цехах неслось: "Вся власть Советам!", "Бей беляков!", "Мировой пролетариат...". Но в квартире радио молчало – приемник конфисковали как "буржуазный пережиток" и "инструмент шпионажа". Провода, которые он так любил, теперь несли не новости прогресса, а приказы о расстрелах и списки "врагов народа".
Сын Матвея, Коля, подростком рвался в авиационные кружки, бредил самолетами. Но вместо "Ильи Муромца" видел разбитые корпуса аэропланов на Комендантском поле, реквизированные для нужд Красной Армии. Технология полета стала оружием террора – первые советские бомбы сыпались на восставших крестьян Тамбовщины и Кронштадт.
НЭП (1921-1927) принес странное двоемирие. На Невском вновь зажглись вывески частных магазинчиков ("нэпманских лавочек"), загудели редкие автомобили – "Руссо-Балты" и даже потрепанные "Форды". Появились первые советские радиоприемники серии "БЧ" (Большевик). Дед Игнатий, работая скромным делопроизводителем в национализированном "Трансжелдорпроекте", с горькой усмешкой наблюдал, как "прогресс" стал привилегией новых господ: партноменклатуры и удачливых нэпманов. Телефоны в учреждениях заработали, но разговоры велись шепотом – стенки "имели уши". Техника стала инструментом контроля.
(1927-1930: "Великий Перелом" и Провода Колючей Проволоки)
С приходом Сталина к единоличной власти и объявлением курса на форсированную индустриализацию мир семьи рухнул окончательно. Матвея, как "выдвиженца" с завода и беспартийного, но грамотного, отправили "поднимать сельское хозяйство" на Украину – по сути, участвовать в раскулачивании и насаждении колхозов. Он видел, как новейшие американские тракторы "Фордзон" и "Интернационал", гордость советской пропаганды, шли по земле, политой кровью "кулаков" и слезами крестьян, согнанных в колхозы-тюрьмы. Техника служила не прогрессу, а насильственной ломке векового уклада. "Стальные кони" пахали могилы.
В Ленинграде (Петроград переименовали в 1924-м) дед Игнатий и его семья (жена Анисья, дочь Аня – учительница, и внук Коля, поступивший в Политех на инженера) погрузились в атмосферу нарастающего ужаса. Технологии сталинской индустриализации были гигантскими, но кровавыми:
- Радио: Репродукторы орали о "вредителях", "шпионах", "перегибах на местах". Доносы стали "технологией" террора. Молчание в эфире после ареста соседа было красноречивее любых слов.
- Электрификация: Лампочки Ильича зажглись в бараках новых рабочих поселков, где жили согнанные со всей страны "строители социализма". Но свет в окне поздно ночью мог привлечь внимание "органов".
- Связь: Телефон стал орудием вызова "на ковер" или сообщения об аресте. Телеграмма часто несла не радостные вести, а приговор: "Ваш муж осужден на 10 лет без права переписки".
- Транспорт: "Черные воронки" – новейшие грузовики ГАЗ или ЗИС – стали символом ночных арестов. Трамваи везли людей на гигантские стройки (Беломорканал, Магнитка), которые были конвейерами смерти для зэков.
(1930-1934: Глубокая Заморозка)
Арест пришел в 1930-м. Не к Матвею на Украине (он чудом выжил, но стал молчаливым и сломленным), а к дочери Ане. Учительницу литературы обвинили в "пропаганде буржуазного гуманизма" и "связях с вредительской организацией" (достаточно было упомянуть на уроке Блока или Ахматову). Технология следствия: бессонные ночи на "конвейере" допросов в Большом Доме (Ленинградское НКВД), фальсифицированные протоколы, написанные под диктовку следователя "признания". Никаких "чудес связи" для защиты – только бумага, чернила и печатная машинка, штампующая приговор: "10 лет ИТЛ".
Коля, едва получив диплом инженера-электрика, был распределен на строительство Днепрогэса – флагмана индустриализации. Он видел мощь новой техники: гигантские экскаваторы, бетономешалки, первые советские турбины. Но также видел, как эту технику обслуживали тысячи зэков в лохмотьях, подгоняемые конвоем. Электричество, которое должны были дать его турбины, должно было питать заводы, ковавшие оружие для грядущей войны и цепи для новых заключенных. Его энтузиазм гас на глазах. Прогресс пах не озоном и смазкой, а потом, кровью и туберкулезными бараками.
Дед Игнатий, доживавший свой век в опустевшей комнате коммунальной квартиры (соседи боялись с ним общаться), смотрел на радиоприемник "Си-309", который Коля собрал своими руками из деталей – чудо домашнего технического творчества. Но включал его редко и тихо-тихо, боясь услышать очередное имя в списке "врагов народа" или арестованных "вредителей" в промышленности. Провода, некогда символы будущего, теперь висели как паутина страха. Он перечитывал старую, пожелтевшую газету 1916 года про "Илью Муромца" и телефонную связь с Москвой. Казалось, это было не в прошлой жизни, а в другой вселенной.
Конец 1934 года. Ленинград. Похороны Кирова. На улицах – истерический траур, спланированный властью. Звучат пафосные речи по радио, гремят оркестры. Дед Игнатий, глубокий старик, сидит у окна. За ним – тень внучки, сгинувшей в лагерях. Перед ним – газета с новым лозунгом: "Техника решает всё!" (Сталин). Он понимает, что решает она теперь только одно: как эффективнее строить гигантские тюрьмы, ковать оружие и доносить приказы о новых чистках. Прогресс обернулся своей самой страшной гранью. Лампочка Ильича над столом мигает и гаснет – перебои с током. Во тьме слышен только мерный стук метронома по радио – символ осажденного Ленинграда, который еще придет, но старик до него не доживет. Он смотрит на провод, свисающий с потолка к погасшей лампе. Эра чудесных машин окончательно сменилась эрой стали, страха и грохота строек на костях.
ПРОДОЛЖЕНИЕ
Часть 4 https://tehnologiya-111.blogspot.com/2025/07/4_30.html
Комментариев нет:
Отправить комментарий