«Век-волкодав: как Россия стала фабрикой террора»
Подзаголовок:
«От Петрограда до ГУЛАГа — сквозь провода и кровь»
Эпиграф (цитата разведчика):
«Мы строили будущее из стали, а получилось — тюрьма из проволоки. Прогресс без души — это просто машина для убийства времени и людей.»
— Капитан Григорий Железнов, Отдельный Корпус Жандармов (1919 г.)
Эпиграф:
«Революция пожирает своих детей — но при Советах она пожирала даже их тени.»
— Из донесений анонимного агента ОГПУ (1927 г.)
Дедушкины Новости: Провода и Порох
Санкт-Петербург, январь 1916 года. Воздух колкий, как иглы, пропитанный запахом снега, дыма из бесчисленных фабричных труб и чего-то еще – напряжения, невидимого, но ощутимого, как статическое электричество перед грозой. В небольшой, но уютной квартирке на Выборгской стороне, где стены помнили еще стук копыт извозчиков, а теперь содрогались от грохота проходящих неподалеку трамваев, сидел дед Игнатий.
На столе перед ним, рядом с потрескивающим самоваром и стаканом чая в серебряном подстаканнике, лежала свежая газета – «Биржевые Ведомости». Но дед Игнатий, отодвинув сводки с фронтов, где Россия вела тяжелейшую войну, и тревожные политические заметки, с жадностью впился в другой раздел. Его старческие, но еще острые глаза бегали по строчкам, посвященным новостям прогресса.
«Послушай-ка, Матвейка!» – окликнул он сына, который, вернувшись с Путиловского завода, где металл плавился, а люди плавились от усталости за двенадцать часов смены, снимал замасленную спецовку. Лицо Матвея было серым от усталости, руки вечно в ссадинах и черных, неотмываемых трещинах. «Опять про эти… аэропланы пишут! Сикорский наш, Игорь Иваныч, новый аппарат сконструировал! «Илья Муромец», кажется. Говорят, четыре мотора! Четыре! Представляешь? В небе! Как птица, только железная!»
Дед Игнатий стукнул костлявым пальцем по газете. В его голосе звучал искренний восторг, почти детский. Он родился в деревне, где самым быстрым транспортом была резвая лошадь, а связь поддерживалась набатным колоколом да редкими письмами. А теперь? Теперь он жил в сердце индустриального колосса.
«И это еще не все!» – продолжал он, перелистывая страницу. «Вот, читай: «Телефонная связь между Петроградом и Москвою становится все надежнее! Говорят, уже почти как в одной комнате слышно!» Представь, Матвей, не на перекладных неделю скакать, не письмо месяц ждать – сказал здесь, а в Москве сразу услышали! Чудо-то какое!»
Он умолк, вслушиваясь в гудение города за окном. Это был бас огромного механизма. Гудки паровозов с Финляндского вокзала, лязг трамвайных стрелок на Сампсониевском проспекте, отдаленный гул работающих день и ночь гигантов – Путиловского, Обуховского, Балтийского заводов. Город был опутан проводами – телеграфными, телефонными, трамвайными, как паутиной будущего. Электрические фонари, еще редкие в его молодости, теперь боролись с зимними сумерками на главных проспектах. По Неве уже не только баржи да парусники ходили, а стальные громады броненосцев и угольщиков с дымящими трубами.
«Прогресс, Матвей, прогресс! – вздохнул дед Игнатий, снимая очки и протирая их. – Помню, как первый трамвай в городе пускали – сбежался весь народ, как на диковинного зверя смотрели. А теперь – обыденность. И радио это, беспроволочный телеграф Попова… Говорят, сигналы через океан ловят! Мир-то, сынок, как шарик сжимается!»
Матвей молча подошел к столу, налил себе чаю. Его взгляд упал на ту же газету, но на другую страницу – где сухим канцелярским языком сообщалось о росте цен на хлеб, о перебоях с топливом, о новых мобилизациях. Он видел этот «прогресс» изнутри. Видел гигантские цеха с потогонной системой, где люди были придатками машин. Видел, как дым фабрик ел легкие рабочих кварталов. Видел роскошь Невского проспекта и убогие бараки на окраинах. Видел, как новейшие технологии служили одной цели – войне, пожирающей ресурсы и жизни.
«Прогресс, говоришь, батя? – тихо произнес Матвей, глядя в темное окно, где отражались желтые пятна фонарей и его собственное усталое лицо. – Да, заводы растут, машины умнеют… А вот жизнь наша, рабочая, все та же. Только дороже хлеб, да очередь за ним длиннее. И пахнет не прогрессом, а порохом да потом». Он ткнул пальцем в сводку с фронта. «Вот куда весь этот наш индустриальный размах уходит. На то, чтобы людей в землю закапывать».
Дед Игнатий нахмурился. Энтузиазм погас в его глазах, сменившись тревогой. Он посмотрел на сына, на его согбенные плечи, на газету – эту амбивалентную летопись эпохи. На одной странице – триумф человеческого гения, самолеты и телефоны, символы невероятного скачка. На другой – трещины в фундаменте империи: война, разруха, социальная пропасть, недовольство, копившееся в этих самых индустриальных сердцах, что качали мощь государства.
«Да… порохом пахнет, – тихо согласился старик, складывая газету. Он аккуратно погладил ладонью страницу с заметкой о «Илье Муромце». – Чудные машины придумали… Жаль только, летают они пока что над полями, где люди друг друга убивают. И провода… много проводов. Только вот связь-то, настоящая, между людьми… куда-то девается».
Он отодвинул газету, символ стремительного и противоречивого времени. За окном индустриальный гигант гудел своей вечной, напряженной песней. Песней прогресса, оплаченного потом, кровью и глухой, зреющей бурей, которой пока не было названия. А дед Игнатий смотрел на потрескивающий фитилек керосиновой лампы – островок старого мира в квартире, залитой тревожным светом нового века машин и проводов.
ПРОДОЛЖЕНИЕ
Комментариев нет:
Отправить комментарий