Прошло пятнадцать лет. Крутоборка и деревня Аиши, давно слившиеся в одно большое, процветающее поселение, теперь звались в народе просто «Мастеровой Долиной». Это было место, непохожее ни на одно другое в Российской Империи.
На месте первых десяти домов выросли целые улицы, сложенные из добротного красного кирпича. Кирпичный завод, работающий от силы воды, стал сердцем общины, его ровный гул был саундтреком их жизни. Рядом с ним выросла лесопилка, мельница и маслобойня – все работало от единой системы валов и шестерней, которую спроектировали подросшие ученики Егора.
Модульная ткацкая мастерская Аиши разрослась в целый комплекс, ее ковры и ткани ценились от Казани до Бухары. Медресе при мечети прославилось своими выпускниками, которые знали не только Коран и арабский язык, но и математику, астрономию и инженерное дело.
У Павла и Аиши подрастали дети. Старший, Ибрахим, с отцовским логическим умом и дедовской любовью к дереву, уже был лучшим помощником Егора в столярном деле. Младшая, Марьям, унаследовала от матери талант к узорам и цветам и проводила все свободное время в ткацкой мастерской.
Их жизнь была построена на ясных принципах: утренняя молитва, честный труд, вечерний семейный совет, взаимопомощь. Они были самодостаточны, сильны и сплочены верой. И однажды большой мир, о котором они почти забыли, сам пришел к ним.
В долину въехала карета, запряженная четверкой лошадей, в сопровождении двух верховых. Такого здесь не видели никогда. Из кареты вышел важный господин в столичном костюме, представившийся тайным советником, прибывшим с инспекцией из самого Санкт-Петербурга.
Его встретили с должным уважением, но без подобострастия. Павел, уже не юноша, а зрелый, уверенный в себе мужчина, глава общины, вместе с отцом и главным имамом повели его по поселению. Столичный чиновник был поражен. Он ожидал увидеть затерянную в глуши секту фанатиков, а увидел образцовое хозяйство. Чистые улицы, крепкие кирпичные дома, работающие предприятия, трезвые, трудолюбивые люди и дети с ясными, умными глазами. Он видел порядок и достаток, достигнутые без жандармов, без кабаков и без кабальных займов.
Вечером в большом доме Павла состоялся совет.
– Ваше поселение – феномен, – признал тайный советник. – Государь-Император заинтересован в вашем опыте. Мы готовы оказать покровительство, помочь с расширением, наладить государственные заказы. Взамен, разумеется, ожидаем полной лояльности и интеграции в административную систему Империи. Нам нужен ваш опыт… и ваши налоги.
Наступила тишина. Первым заговорил Егор. Он смотрел на чиновника своими спокойными глазами столяра, в которых отражалась мудрость прожитых лет и прочитанных книг.
– Мы не строим государство в государстве, господин советник. Мы строим людей. Мы даем им веру, которая очищает сердце, и ремесло, которое кормит семью. Наша сила не в контроле и приказах, а в свободе праведного труда. Мы платим налоги нашей торговлей и честными сделками, и каждый купец в нашем караван-сарае это подтвердит. А наша верность – Единому Богу, а не земным правителям, кто бы они ни были.
– Наши технологии служат нашим людям, а не войне или обогащению немногих, – добавил Павел. – Если вы хотите учиться нашему опыту – приезжайте с миром, мы открыты для всех. Если хотите контролировать – вы не поняли сути того, что здесь построено. Мы уже сделали свой выбор.
Чиновник уехал через два дня, задумчивый и растерянный. Он понял, что его система, построенная на силе, иерархии и принуждении, не имела инструментов для управления таким сообществом. Сила этих людей была не в оружии, а в их вере и единстве.
Спустя неделю после его отъезда, Егор сидел в своей мастерской со своим внуком, Ибрахимом. На большом столе лежал чертеж сложного механизма для новой, более производительной лесопилки. Мальчик с восторгом смотрел на переплетение шестерней и рычагов.
– Сложно, деда, – сказал он. – Столько всего нужно учесть.
Егор улыбнулся и положил свою морщинистую, сильную руку сначала на чертеж, а потом на грудь внука, в область сердца.
– Главный механизм, внучек, вот здесь. Если он работает по правде и по совести, то и руки, и голова все правильно сделают.
Ибрахим поднял глаза от сложного чертежа на мудрое лицо деда и кивнул. Он все понял.
История, начавшаяся с вопроса потерявшегося пятиклассника «Кто я?», завершилась. Ответ был не в словах, а в гуле работающих мастерских, в смехе детей, в ровных рядах новых домов, в тихой вечерней молитве и в передаче главного знания от деда к внуку. Производственный процесс, который так поразил когда-то маленького Мишу, достиг своей высшей цели: он создавал не просто вещи, а праведных, умных и свободных людей, способных построить свой мир.
И был там один столяр и сын его. Они искали правду, как и ты, матушка. Они прочли все книги и поняли то же, что и ты: вера без дел мертва, а любовь без закона – пожар.
И он начал рассказывать. Он рассказал историю о том, как Павел и его отец приняли Ислам не как чужую веру, а как возвращение к прямому пути всех пророков. Рассказал о его жене Аише, дочери воина-кузнеца. Рассказал, как они вместе строили дом, мастерскую, потом кирпичный завод, как давали работу и учили ремеслу молодежь. Как создали общину, где пьянство считалось позором, а труд – молитвой. Где богатство не прятали в сундуки, а вкладывали в новые дома для молодых семей, в школу-медресе и больницу.
Устинья слушала, сначала не веря, потом – затаив дыхание. История незнакомца была точным, живым отражением ее собственной, несбывшейся мечты. Словно он заглянул ей в душу и пересказал ее самые сокровенные сны.
– И что же… мужики их… не пьют? – прошептала она, задавая самый главный, самый больной вопрос.
– Не пьют, – твердо ответил человек. – Некогда им, да и незачем. У них дело есть. У них семьи, дома, мастерские. У них есть будущее, которое они строят своими руками.
Старуха медленно, со скрипом, перекрестилась. Впервые за долгие годы в ее глазах блеснула не горечь, а слабая, невероятная надежда.
– Китеж-град какой-то сказываешь… Град невидимый…
– Очень даже видимый, матушка. И я оттуда. Наш старший, Егор, давно уже нет его на свете, но дело его живет. Он просил нас, своих людей, ездить по земле русской. Искать не только упадок, но и тех, в ком еще горит огонь. Тех, кто не сдался.
Незнакомец встал и посмотрел на пустую улицу.
– В вашей деревне остались еще женщины с детьми? Девочки, мальчики, кто еще не потерял надежду?
Устинья кивнула, мысленно пересчитывая оставшиеся живые души.
– Весной, как дороги просохнут, сюда придет караван. Не с купцами, а со строителями и мастерами. Мы не можем воскресить мертвых, но мы можем дать дом, ремесло и надежду живым. Мы приглашаем оставшиеся семьи перебраться к нам, в Долину. Или… – он сделал паузу. – Мы поможем вам построить первую мастерскую прямо здесь, если найдутся работящие руки и трезвые головы.
Он поклонился и пошел по дороге прочь, его фигура таяла в сгущающихся сумерках.
Бабка Устинья осталась сидеть на крыльце. Она смотрела на свою умирающую деревню, на черные провалы окон, на покосившиеся заборы. Но теперь, в этой густой тьме, она видела не конец. Она видела крошечный, далекий огонек. Ее мечта, ее молитва, которую она считала лишь дымом от лучины, была услышана. Ответ пришел из той России, о которой она только мечтала.
Одна история, история упадка, подходила к концу. Но она стала началом другой – истории возрождения. Ибо семя, брошенное Павлом и Аишей в плодородную землю их долины, дало урожай, способный накормить не только их детей, но и всех голодных сердцем.
Комментариев нет:
Отправить комментарий