📖 1150 год. Юрт Ичтяк. Сибирь.
Прошло двадцать лет с того дня, как тишину сибирских лесов нарушил шепот молитв.
Это было в 1130 году. Тогда из далёкой Бухары, пересекши Урал и бескрайние степи, в сердце Сибири пришли 366 шейхов, каждый — как факел, несущий свет. Кораном. Их поход был пробуждением. Словно весна после долгой зимы, они принесли ислам в далекие земли — и остяки (ханты) услышали зов Единого.
Юрт Ичтяк — небольшое стойбище у излучины широкой реки. Там, где сосны тянутся в небо, а туманы по утрам окутывают землю, словно молитвенный ковёр. Юрт стал одним из первых, кто принял ислам с открытым сердцем.
Теперь, в 1150 году, жизнь в Ичтяке изменилась. Но не исчезли ни река, ни охота, просто — изменился духовный мир. Народ стал праведным.
🧔🏽 Старейшина Турали
Старейшина Турали был ещё мальчиком, когда шейхи пришли в их земли. Он помнил, как один из них, шейх Ахмад аль-Бухари, подошёл к его отцу и сказал:
— «Ты уже ищещ Творца среди Его творений. Но знай, что есть Один, Кто выше всего созданного. Аллах — Тот, Кто сотворил и лес, и огонь, и самого тебя».
С тех пор Турали каждый рассвет начинал с азана, который он произносил, стоя на пригорке — его голос разносился над рекой, над тайгой, как крик сокола.
Юртовичи молились, умывались в ледяной воде по утрам, читали суры из Корана, пересказанные на родной остяцкий язык. Мечеть — пока ещё из бревен и бересты — стала центром не только молитвы, но и знания.
Мальчик по имени Ялпай
Ялпай родился уже в новой вере. Его отец научил его не только охотничьим тропам, но и сура́м. Он любил слушать рассказы старших о Мекке, о пророке Мухаммеде ﷺ, о чудесах, которые творит дуа. И когда кто-то болел — он первым звал к себе шейха из соседнего юрта, чтобы тот прочитал аль-Фатиху.
Однажды Ялпай спросил у деда Турали: — Дедушка, а почему ты оставил своих старых духов? Турали задумался, посмотрел в небо и ответил: — Потому что духи — это ангелы, они такие же как и мы, а Аллах — Бог. Мы шли за тенью, пока не увидели Создателя.
🏹 Жизнь и обычаи
Ислам принялся легко, но старые обычаи не исчезли, они просто очистились.
— Охота? Осталась, но теперь перед убийством зверя произносится «Бисмиллях».
— Праздники? Стали другими. Ид аль-Фитр и Ид аль-Адха стали днями радости, когда делили мясо с бедными и угощали всех, кто мимо проходил.
— Женщины? Стали носить покрывала из оленьих шкур, украшенные новым узором — полумесяцем и звездой.
📜 Последнее письмо шейха Ахмада
Шейх Ахмад, уже старый и слабый, однажды написал на бересте:
«Я увидел, как из языческой тьмы выходит народ, что станет опорой веры. Остяки — как молодые деревья у берега Вагая. Если Аллах даст, они станут лесом, чья тень укроет всю северную землю».
И действительно, с каждым годом всё больше юртов принимало ислам. По реке в другие юрты сплавляли берестяные книги, в которых был записан Коран — по памяти, по слуху, по любви.
А в Ичтяке — каждую пятницу стар и млад собирались на джума, и голос Турали ещё звучал над кронами сосен.
…Караван мерно шел по тропе, что вела через густые сибирские леса, перелески и волжские степи, южнее Юрта Ичтяк. В середине каравана, на богато украшенном верблюде, восседала молодая девушка с тонкими чертами лица и большими глазами, скрытыми под полупрозрачной вуалью. Она была в одежде восточной принцессы — в длинной тунике цвета слоновой кости, расшитой золотом, и лёгком плаще из персидского шелка. Ее звали Сакина.
Судьба её была странной: из дворянской семьи из северной Персии, через несчастный случай в торговле она попала под покровительство киевских купцов и теперь направлялась в далёкую Индию, к знатному жениху, который, говорят, искал себе мудрую и свободную духом супругу.
Однако Сакина была не так проста. Она была упрямая, дерзкая и не раз уже сбивалась с пути, спорила с сопровождающими, не желая быть вещью в чужих руках. Так случилось и теперь: остановившись на привал у северного ручья, она решила спуститься к воде — "только на минуту". А через несколько мгновений караван тронулся дальше, не заметив её отсутствия.
Поняв, что осталась одна, Сакина вовсе не испугалась. Она высоко подняла подбородок и огляделась. Тишина тайги, редкий птичий крик, аромат трав, доносившийся с полян... Всё было чужим — и в то же время манящим.
Пройдя пару вёрст, она вышла к юртам — это был юрт Ичтяк, где жили остяки, уже почти сто лет исповедующие ислам. Их лица были широкоскулыми, их речь — гортанной, а их повадки — сдержанными, но проницательными. Мужчины занимались кузнечным делом, добычей меха и строительством. Женщины ткали, варили травяные зелья и учили детей.
Первым её заметил мальчик лет десяти, что пас лошадей у ручья. Он подбежал в юрт, позвав деда:
— Ата! Там чужая женщина, совсем как из рассказов! Глаза её, как у кошки, а одежда будто солнечный свет поймала!
Старейшина юрта — по имени Салман — вышел навстречу гостье. Сакина, увидев его, даже не испугалась. Она поклонилась и заговорила на фарси. Старик не понял, но уловил её интонацию: она не просила, она объясняла. С достоинством. Как будто она не потерялась — а именно сюда и пришла.
С этого дня в юрте всё переменилось. Женщины с удивлением смотрели, как Сакина вышивает узоры, которых они не знали. Мужчины — как она рассуждает о справедливости и семье. Дети — как она рассказывает истории перед сном на чужом, но чарующем языке.
Прошло три месяца. Сакина выучила язык остяков, помогала в школе при мечети, где учили арабской грамоте и хадисам. Она рассказывала о странах, что видела, и о пророке Юсуфе, чья история вдохновляла её в трудные часы.
Она рассказывала о странах, что видела, и о пророке Юсуфе, чья история вдохновляла её в трудные часы.
В длинные зимние вечера, когда над юртами плыл дым, а дети собирались вокруг очага, Сакина садилась на низкую подушку и начинала говорить. Её голос был мягким, но уверенным, с лёгкой восточной мелодикой. И когда она начинала рассказ, всё в юрте замирало.
— Когда мне было двенадцать, — говорила она, — мы жили в Табризе. Город был как ожерелье, в котором каждое здание — это драгоценный камень. С юга шли купцы, с севера — ученики медресе. А ещё южнее — Багдад, Басра, Шираз, где улицы словно сотканы из поэзии. Но и там бывает темно…
Она замолкала на мгновение, а потом продолжала:
— Когда моего отца обманули на караванной сделке, всё изменилось. Наш дом забрали, слуги ушли, друзья отвернулись. Мать заболела. И тогда она мне впервые рассказала историю пророка Юсуфа, алейхи салям.
Сакина поднимала глаза к детям и взрослым, что слушали её:
— Юсуф был красив. Но ещё более он был чист сердцем. Его родные — братья! — завидовали ему и бросили в колодец. Он был мал, напуган… но он не обозлился. А что сделали мы бы?
Старик Салман кивал, прижимая к груди внука. Дети смотрели на Сакину, не мигая.
— А потом Юсуф попал в Египет, — вела она дальше. — Был продан в рабство. И снова — не проклял судьбу. Он трудился честно, и Аллах даровал ему уважение. Но и там его оклеветали — и снова он оказался в темнице.
Тут она делала паузу, опуская взгляд.
— Вот тогда я поняла, — шептала она. — Если Юсуф не озлобился на несправедливость, если он ждал, терпел, оставался верным истине, — то я тоже могу. Я могла пройти сквозь все свои испытания. Могла не сломаться.
И потом, словно поднимая слушателей за собой, она добавляла:
— Но послушайте: Юсуф не просто вышел из тюрьмы. Он стал советником правителя. Почему? Потому что простил. Он не строил мести, не таил злобы. Он говорил: «Вы замышляли зло, но Аллах сделал это благом».
Слова эти эхом отзывались в юрте. Молодые остяки впервые задумывались о силе прощения. Старики — о терпении. Женщины — о мужестве быть мягкой, когда вокруг грубость.
— История Юсуфа — это не про далёкий Египет, — говорила Сакина. — Это про нас. Нас предают, с нами несправедливы, нас бросают. Но если мы сохраним сердце чистым — мы победим.
Те ночи стали легендой в Юрте Ичтяк. Сакину стали звать Учительницей Юсуфа. И дети, когда играли возле реки, выкрикивали:
— Я как Юсуф! Я прощаю! Я не боюсь!
А однажды в юрту пришла девочка из другого аула. Она спросила:
— Сакина-биби, а ты тоже была в колодце?
Сакина улыбнулась, глядя в тёмные, но ясные глаза девочки, и ответила:
— Да, дочка. В своём. Только не из камня — а из одиночества. Но я выбралась. И ты выберешься. Главное — не потеряй свет в сердце.
И в тот вечер, среди звёзд и шума листвы, казалось, что сам Юсуф улыбается с небес, видя, как его история продолжает оживать в далёкой сибирской земле.
Когда зима начала отступать и талая вода заполнила ручьи у подножья тайги, Сакина обратилась к старейшине:
— Ата Салман, если вы позволите, я хочу учить ваших детей. Не только рассказывать сказания, но и чтению, письму — чтобы они могли понимать Коран, как его понимал Юсуф.
Старик долго молчал. Он смотрел на неё пристально, как кузнец на раскалённое железо: не треснет ли, не искривится ли под ударами. А потом кивнул:
— Если Аллах дал тебе свет — передай его. Мы не удержим детей в темноте.
Так в юрте Ичтяк появился маленький дарахан, дом учёности. Это была просто старая кожаная юрта, но внутри Сакина постелила чистые шкуры, развесила дощечки, и на них углём начертала:
ألف، باء، تاء…
Алиф, Ба, Та…
Сначала дети хихикали — буквы были странные, как паучьи ножки. Но Сакина объясняла:
— Каждая буква — как дверь. Пройдёшь через неё — и попадёшь к словам пророка. Каждое слово Корана — как ключ к сердцу.
Она писала арабские буквы на дощечках, обводила пальцем, просила детей повторять вслух. Потом показывала, как пишется их имя. Например, мальчик Айдар — أي دار. Его глаза загорались:
— Это я?.. Это моё имя?.. А в арабском?
— Да, — улыбалась Сакина. — Ты теперь — друг языку пророка.
Затем она начала давать короткие аяты:
وَقُولُوا لِلنَّاسِ حُسْنًا
«И говорите людям добрые слова» (аль-Бакара, 83)
Каждый вечер они заучивали по одному аяту. Потом обсуждали. Сакина спрашивала:
— Что значит "добрые слова"? Это просто не ругаться? Или ещё что-то?
И дети спорили, думали, находили примеры в своей жизни.
Молодёжь, видя, как дети учатся, тоже стала приходить. А потом и женщины. Однажды Сакина услышала, как старая бабушка Асылтай, вытирая слёзы, сказала:
— Я прожила семьдесят зим. И только теперь поняла, как мой Господь говорит со мной.
Молодые мужчины тоже просили научить их письму — они хотели писать письма тем, кто ушёл в дальние земли. Сакина брала бересту или тонко выделанную шкуру, и аккуратным почерком выводила:
بسم الله الرحمن الرحيم
«Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного»
А дальше — слова тоски, братской любви, заботы. В письмах — и сибирский ветер, и искреннее сердце остяка.
Одно письмо ушло в Бухару. Другое — в Казань. А одно — в далекий Мерв, где когда-то юный шейх однажды рассказывал Сакине о силе знания. Он, возможно, и не знал, что письмо это — от неё.
Слух о мудрой женщине в сибирском юрте, которая учит Коран, лечит слова, и оживляет дух, разносился далеко. И всё чаще приходили путники, чтобы услышать её уроки.
А Сакина, сидя среди детей, всегда начинала один и тот же аят:
رَبِّ زِدْنِي عِلْمًا
«Господи, прибавь мне знания» (Та-Ха, 114)
И ученики повторяли за ней. Не из страха. Не из долга. А потому что чувствовали: через буквы и слова — в их сердце входит Свет.
Комментариев нет:
Отправить комментарий