Девятнадцатый век катился к закату, но в деревне время текло по-старому, отмеряя жизнь постами и праздниками. Здесь было заведено: любое важное дело – будь то стройка дома, дальняя поездка или женитьба – начинать с благословения батюшки. Вот и Егор, мужик основательный, столяр по ремеслу, хоть и не был в лице народа большим знатоком тонкостей веры, но традиции чтил свято.
В одно воскресенье, отстояв службу, он подошел к отцу Василию, священнику с мудрыми, усталыми глазами. Рядом с Егором, переминаясь с ноги на ногу, стоял его первенец, Павел – парень рослый, крепкий, с отцовскими мозолистыми руками.
– Благослови, батюшка, – начал Егор, поклонившись. – Вот сын мой, Павел. Пора пришла ему семью создавать. Хочу женить его, да не знаю, как правильно все организовать, по-божески.
Отец Василий по-доброму улыбнулся, погладил седую бороду.
– Дело благое, Егор, богоугодное. По Писанию как должно быть? Сначала сговор родительский, потом обручение с молитвой, чтобы Господь благословил союз ваш. А уж после – венчание под сводами храма, где клятву перед Богом и людьми дадите.
Священник подробно рассказал о чине венчания, о важности чистоты и верности. А потом, уже по-простому, спросил:
– А девица-то кто? Из наших, из деревни?
– Из соседнего села, батюшка, – ответил Егор. – Дочь кузнеца Ахмета. Айша ее звать.
Улыбка сошла с лица отца Василия. Он тяжело вздохнул.
– Ахмета… Стало быть, мусульмане они, Егор. Мусульмане.
– Так ведь девушка хорошая, работящая, сын ее любит, – торопливо вставил Егор.
– В сердце я твоего сына не загляну, чадо мое. Но закон их веры строг. По Исламу не могут они дочь свою за христианина выдать. Покуда один из вас веру не сменит, не бывать тому браку. – Он прикрыл глаза на миг, словно что-то вспоминая, потом подошел к полке, достал тяжелую книгу в тисненом переплете, совсем не похожую на церковные. – Вот, слушай, что сказано в их священной книге, Коране: «...И не выдавайте замуж (верующих женщин) за язычников, пока они не уверуют...». Для них мы, христиане, вероотступники, обожествившие пророка и его мать, как и они для нас – другой веры. Не благословит их мулла такой союз.
Егор стоял понурившись. Стена, о которую он и не думал, выросла между его сыном и любимой девушкой.
Дома, через несколько дней, в мастерской пахло свежей стружкой. Егор учил Павла вырезать замысловатые наличники на новые окна. Работа шла молча, каждый думал о своем. Наконец Павел, не выдержав, отложил резец.
– Что ж теперь делать-то, тятя? Неужто нет никакого выхода?
Егор долго смотрел на узор, который выводила его рука, потом тихо сказал:
– Выход всегда есть, сын. Только он не там, где его все ищут. Скажу тебе по секрету, Паша... Иисус никогда не исповедовал христианство.
Павел удивленно вскинул на него глаза.
– Как это?..
– А вот так. Он был пророком, учителем. Он учил покорности Единому Богу, любви и милосердию. А то, что потом люди назвали «христианством», появилось позже. По этому мы, когда постимся в отличие от других, мы днем не едим и не пьем воды. Совсем.
Павел словно током ударило. Он вдруг вспомнил то, чему раньше не придавал значения.
– Вот почему, отец… ты у себя в комнате молишься иначе! Я видел в щелку… Ты падаешь на колени, а потом касаешься лбом пола… пав на лице свое. Ведь так христиане не молятся! Так ведь… так ведь в Евангелии написано, как Иисус в саду молился!
– Так, сынок. Так молились все пророки.
– И… и сундук твой, что под замком… Я как-то видел его открытым, когда ты не знал. Там у тебя не только Тора и Псалтырь на иврите, и Евангелие на арамейском языке, но еще и Коран на арабском!
Егор перестал работать. Он сел рядом с сыном на верстак и обнял его за плечи.
– Сынок, это мой секрет. И теперь он и твой. Об этом никто и ничего не должен знать. По долгу службы я должен это скрывать.
Павел молчал, оглушенный открытием. Весь его привычный мир рухнул. Отец, которого он знал, оказался совсем другим человеком. И вера, которую он считал своей, оказалась… неполной? Или неправильно понятой?
Он посмотрел на свои руки, потом на отца, в его уставшие, но ясные глаза.
– Как же мне, отец, быть? Я кто?
Павел не ответил на вопрос отца сразу. Он не мог. Вопрос "Кто я?" был слишком огромен, он гудел внутри, как гром, заглушая все остальные мысли. Но тяжесть, лежавшая на его плечах, постепенно превращалась из неподъемного груза в твердую, холодную решимость.
На следующий день он взял инструменты и пошел в сарай. Егор молча наблюдал, как сын несколько дней разбирал старый, заваленный хламом угол избы. Тот угол, что по традиции звался «бабий кут» или «женский кут» – место хозяйки, где стояла прялка да печь.
Павел работал с молчаливым упрямством. Он не просто прибирался – он обустраивал это место заново. Егор видел, что сын делает все с расчетом, с мыслью о ком-то конкретном. Он укрепил пол, чтобы тот не скрипел и выдерживал тяжесть. Поставил широкую, крепкую лавку, отшлифованную до блеска, на которую можно было бы не только присесть с рукоделием, но и положить оружие или сбрую. Рядом со светлым окном он смастерил не просто полочку для иголок и ниток, а целый стеллаж с прочными деревянными крюками. Егор усмехнулся про себя, поняв, что на таких крюках удобно будет повесить не только вышитое полотенце, но и лук или камчу.
Павел обустраивал быт избы, зная, что Аиша – воин. Ее отец, кузнец Ахмет, был из рода степных воинов, и дочь свою воспитал не робкой крестьянкой. Она держалась в седле так, словно родилась в нем, и рука ее была тверда. Для такой женщины дом должен быть крепостью, а не избой.
Закончив с домом, Иван взялся за двор. За домом, где раньше был лишь бурьян, он расчистил место и начал строить конюшню. Не большую, на одного коня, но ладную и крепкую, чтобы защищала от зимней вьюги и летнего зноя. Егор помогал советом, показывал, как правильно ставить столбы и крепить стропила. Он видел, с какой любовью сын обтесывает каждую доску для денника, готовя дом для коня своей возлюбленной. Это было красноречивее любых слов. Это был его ответ на вердикт священника.
Когда конюшня была готова, Иван не остановился. Он вскопал землю вокруг. Посадил у крыльца молодую яблоньку и вишню – на будущие плоды. Вдоль забора пустил кусты смородины и крыжовника. А за домом, на солнечном пригорке, разбил небольшой, но аккуратный огород, обнеся его плетеной изгородью.
Однажды вечером, когда они вместе обстругивали доски для крыльца, Егор положил руку сыну на плечо.
– Хороший дом, Паша, на крепком основании стоит. И стены у него должны быть ладные. А основание семьи – оно в доверии и уважении. Ты строишь хорошо. С душой.
Паша поднял на отца глаза, в которых больше не было растерянности – только спокойная уверенность.
– Она сказала, что ее коню нужно просторное стойло. И что она любит яблоневый цвет весной.
Больше они ничего не сказали.
Павел смотрел на дело своих рук: на обновленную избу, на ладную конюшню, на тонкие прутики саженцев, уходящие в темную землю. Он не знал, как сложится их судьба, не знал, сможет ли он получить благословение священника или муллы. Он все еще не мог точно ответить на вопрос «Кто я?». Но он точно знал, что он делает. Он строил дом. Он сажал сад. Он готовил мир, в котором двум людям, следующим древнему и прямому пути своих сердец, будет место. И эта молчаливая, созидательная работа была его самой искренней молитвой.
Работа по дому и в саду приносила Павлу удовлетворение, но не давала покоя душе. Каждый обтесанный брус, каждый посаженный саженец был шагом к Аише, но он чувствовал, что главный шаг еще не сделан. Он готовил для нее дом, но не был готов сам. Что он скажет ее отцу, кузнецу Ахмету? Что он, иноверец, просит руки его дочери-мусульманки, зная, что их закон этого не дозволяет? Это был бы путь обмана или унижения.
Однажды вечером, закончив работу, он вошел в избу, где Егор при свете лучины читал одну из своих старинных книг.
– Тятя, – твердо сказал Павел. – Я должен прочитать Коран. Я хочу понять все до конца.
Егор поднял на него глаза. В них не было удивления, лишь тихое ожидание.
– Это долгий путь, сын.
– У меня есть месяц, – ответил Павел, вспомнив, что до праздника Курбан-байрам, о котором говорила Аиша, оставалось чуть больше месяца. Он хотел прийти в ее дом с чистым сердцем и ясным умом.
Егор кивнул и достал из своего заветного сундука главный том – Коран на арабском, а рядом положил толстую тетрадь с убористым почерком – свой многолетний труд, подстрочный перевод и толкования, собранные из разных источников.
Так начались их вечера. Деревня засыпала, а в маленькой избе столяра каждый вечер горел огонь. Егор читал арабскую вязь, и его голос, обычно привыкший к звукам топора и рубанка, обретал иную, певучую силу. Потом он объяснял сыну прочитанное на простом, понятном языке.
Они читали о сотворении мира, о пророках, которых посылал Единый Бог. И чем дальше, тем больше Павел видел ту самую цельную картину, о которой догадывался. Особенно его поразили суры, где говорилось об Исе, сыне Марьям – об Иисусе.
– Вот, гляди, сынок, – говорил Егор, водя пальцем по строчкам в своей тетради. – Коран говорит, что Иса – великий пророк, Слово от Бога, рожденный от пречистой девы. Что он творил чудеса с дозволения Всевышнего: исцелял, оживлял… Все это мы знаем. Но здесь нет ни слова о том, что он – сын Божий в том смысле, как учит Церковь. Он – раб Божий, Его посланник, как и те, кто был до него, и те, кто пришел после.
– Но распятие? – спрашивал Павел. – Вся вера наша на этом стоит…
– А Коран говорит, что этого не было, – тихо отвечал Егор. – «…Они не убили его и не распяли, а это только показалось им…». Они хотели убить пророка, но Бог спас его, вознес к Себе. Вся история о первородном грехе, который нужно искупить кровью, – это учение не Иисуса, а тех, кто пришел после. Его учение было просто и ясно: поклоняйтесь Единому Богу, Творцу, и живите по совести. А люди, как и раньше, взяли чистое учение и исказили его, построив на нем сложные догматы и власть.
С каждым днем этого совместного чтения мир для Павла становился все яснее. Противоречия, мучившие его, исчезали. Он видел один прямой путь, одну нить, протянутую через века от Авраама к Моисею, от Моисея к Иисусу и от Иисуса к последнему пророку Мухаммаду.
За неделю до праздника, когда они дочитали последнюю суру, Павел долго молчал. Потом встал, подошел к окну, посмотрел на темное небо, усыпанное звездами.
– Тятя, – сказал он, не оборачиваясь. – Я все понял. Нет никакого другого бога, кроме Единого Бога. И все пророки – Его посланники. Я хочу следовать этому пути.
Егор подошел и встал рядом.
– Ты уверен, сын? Это нелегкий выбор.
– Я уверен, что это правильный выбор, – ответил Павел.
В тишине избы, под мерцание догорающей лучины, он произнес вслед за отцом слова Шахады – свидетельства веры, которое делало его мусульманином. В этот миг не было ни страха, ни сомнений – только покой и ощущение обретенного дома для души.
На рассвете следующего дня у ворот их дома стояла запряженная телега. На нее они погрузили немногое: сундук Егора с книгами, инструменты, несколько мешков с мукой и медом, и главное – новые, искусно вырезанные наличники, на которых Иван тайно сплел узоры, похожие на те, что видел на платке Аиши.
Они отправлялись в путь. Свататься к единоверцам. Егор и Иван, отец и сын, оставляли позади деревню с ее привычным укладом и белой колокольней. Их путь лежал на восток в соседнюю деревню, в степные места, где среди холмов стояли юрты вольного народа, где их ждала девушка-воин и новая жизнь, основанная не на том, кто ты по рождению, а на том, какой путь ты выбрал для своего сердца.
Их путь закончился там, где луга начинали сменяться пологими холмами, в долине, укрытой от ветров. Издалека селение не было похоже на русскую деревню с ее разбросанными избами и венчающей холм колокольней. Это было нечто более упорядоченное, словно построенное по заранее продуманному плану.
На въезде их встретил караван-сарай (гостевой дом) – большое строение из камня и дерева с широкими воротами, ведущими в просторный внутренний двор. Здесь стояли арбы (телеги) торговцев, отдыхали верблюды и кони, слышалась разная речь – тюркская, славянская, и какие-то еще, незнакомые Павлу языки. Это было место не глухое, а живое, стоящее на перекрестке путей.
Войдя в саму деревню Юрт, Павел и Егор окончательно поняли, что попали в другой мир. Улицы были широкими и чистыми. Юрты, хоть и простые, стояли ровными рядами, каждый с небольшим садом. Люди, встречавшиеся им, были одеты скромно и достойно, по Сунне как пророки. Мужчины в просторных рубахах, многие с бородами и в тюбетейках. Женщины в длинных платьях и платках, закрывающих волосы, самых разных цветов – от строгого черного до ярко-голубого. Но поражало не это, а их взгляд – спокойный, открытый, без подозрительности. Они приветствовали друг друга и путников тихим Мир вам «Ас-саляму алейкум», и в их поклонах и жестах чувствовалось достоинство. Это были люди образованные, грамотные, это читалось в их лицах.
В самом центре деревни, на главной площади, возвышалась мечеть как Скиния – не огромная, но очень красивая в своей простоте, с изящным минаретом, устремленным в синее небо. Это было сердце селения. Рядом с мечетью стояло длинное одноэтажное здание, откуда доносились детские голоса, повторявшие что-то нараспев. Это была медресе. Егор, заглянув в приоткрытое окно, увидел одну комнату, где мальчики, сидя на ковре, изучали Коран, и другую, где учитель у большой карты мира рассказывал что-то о далеких странах, а на столах лежали астрономические инструменты и стопки книг по математике, геометриии и черчению. Здесь религиозные науки шли рука об руку со светскими.
Напротив мечети располагалось еще одно важное здание, чистое и ухоженное – дом лекаря. Дверь была открыта, и было видно, как седой старец в белом халате осматривает руку мальчика, а на полках стоят склянки с травами и мазями. Здесь заботились не только о душе, но и о теле.
Они спросили у прохожего, где найти дом кузнеца Ахмета.
– Кузница его на окраине, у реки, – ответил тот. – А дочь его, Аишу, ищите в ткацкой мастерской, она там старшая. Вон то здание, у большого ивняка.
Сердце Павла забилось сильнее. Ткацкая мастерская представляла собой длинный дом с большими окнами, откуда доносился ритмичный стук станков. Войдя внутрь, они окунулись в мир ярких красок и усердного труда. Десятки женщин и девушек сидели за станками, создавая удивительные узоры на коврах и тканях. Воздух был наполнен запахом шерсти и травяных красителей.
Иван сразу увидел ее. Аиша сидела у самого большого станка в центре зала. Она не была похожа на других – в ее осанке, в том, как сосредоточенно и сильно она управлялась с тяжелым станком, чувствовалась та самая внутренняя сила воина, о которой говорил отец. Она не плела – она ткала реальность, нить за нитью, создавая сложный узор.
Она подняла голову, словно почувствовав его взгляд. Их глаза встретились через весь зал, через стук станков, через расстояние, которое они оба преодолели. В ее взгляде не было удивления – только узнавание и тихий вопрос.
Егор положил руку на плечо сына. Они пришли. Они стояли на пороге нового мира, который оказался не просто кочевым юртом, а целым сообществом, построенным на вере, знании и труде. Мир, который Павел пытался построить для Аиши в своей избе, уже существовал здесь. И теперь ему предстояло доказать, что он достоин стать его частью.
ПРОДОЛЖЕНИЕ
https://tehnologiya-111.blogspot.com/2025/06/3.html?m=1
СОДЕРЖАНИЕ
Часть 1 https://tehnologiya-111.blogspot.com/2025/06/blog-post_10.html?m=1
Комментариев нет:
Отправить комментарий