На месте первых десяти домов выросли целые улицы, сложенные из добротного красного кирпича. Кирпичный завод, работающий от силы воды, стал сердцем общины, его ровный гул был саундтреком их жизни. Рядом с ним выросла лесопилка, мельница и маслобойня – все работало от единой системы валов и шестерней, которую спроектировали подросшие ученики Егора.
Модульная ткацкая мастерская Аиши разрослась в целый комплекс, ее ковры и ткани ценились от Казани до Бухары. Медресе при мечети прославилось своими выпускниками, которые знали не только Коран и арабский язык, но и математику, астрономию и инженерное дело.
У Павла и Аиши подрастали дети. Старший, Ибрахим, с отцовским логическим умом и дедовской любовью к дереву, уже был лучшим помощником Егора в столярном деле. Младшая, Марьям, унаследовала от матери талант к узорам и цветам и проводила все свободное время в ткацкой мастерской.
Их жизнь была построена на ясных принципах: утренняя молитва, честный труд, вечерний семейный совет, взаимопомощь. Они были самодостаточны, сильны и сплочены верой. И однажды большой мир, о котором они почти забыли, сам пришел к ним.
В долину въехала карета, запряженная четверкой лошадей, в сопровождении двух верховых. Такого здесь не видели никогда. Из кареты вышел важный господин в столичном костюме, представившийся тайным советником, прибывшим с инспекцией из самого Санкт-Петербурга.
Его встретили с должным уважением, но без подобострастия. Павел, уже не юноша, а зрелый, уверенный в себе мужчина, глава общины, вместе с отцом и главным имамом повели его по поселению. Столичный чиновник был поражен. Он ожидал увидеть затерянную в глуши секту фанатиков, а увидел образцовое хозяйство. Чистые улицы, крепкие кирпичные дома, работающие предприятия, трезвые, трудолюбивые люди и дети с ясными, умными глазами. Он видел порядок и достаток, достигнутые без жандармов, без кабаков и без кабальных займов.
Вечером в большом доме Павла состоялся совет.
– Ваше поселение – феномен, – признал тайный советник. – Государь-Император заинтересован в вашем опыте. Мы готовы оказать покровительство, помочь с расширением, наладить государственные заказы. Взамен, разумеется, ожидаем полной лояльности и интеграции в административную систему Империи. Нам нужен ваш опыт… и ваши налоги.
Наступила тишина. Первым заговорил Егор. Он смотрел на чиновника своими спокойными глазами столяра, в которых отражалась мудрость прожитых лет и прочитанных книг.
– Мы не строим государство в государстве, господин советник. Мы строим людей. Мы даем им веру, которая очищает сердце, и ремесло, которое кормит семью. Наша сила не в контроле и приказах, а в свободе праведного труда. Мы платим налоги нашей торговлей и честными сделками, и каждый купец в нашем караван-сарае это подтвердит. А наша верность – Единому Богу, а не земным правителям, кто бы они ни были.
– Наши технологии служат нашим людям, а не войне или обогащению немногих, – добавил Павел. – Если вы хотите учиться нашему опыту – приезжайте с миром, мы открыты для всех. Если хотите контролировать – вы не поняли сути того, что здесь построено. Мы уже сделали свой выбор.
Чиновник уехал через два дня, задумчивый и растерянный. Он понял, что его система, построенная на силе, иерархии и принуждении, не имела инструментов для управления таким сообществом. Сила этих людей была не в оружии, а в их вере и единстве.
Спустя неделю после его отъезда, Егор сидел в своей мастерской со своим внуком, Ибрахимом. На большом столе лежал чертеж сложного механизма для новой, более производительной лесопилки. Мальчик с восторгом смотрел на переплетение шестерней и рычагов.
– Сложно, деда, – сказал он. – Столько всего нужно учесть.
Егор улыбнулся и положил свою морщинистую, сильную руку сначала на чертеж, а потом на грудь внука, в область сердца.
– Главный механизм, внучек, вот здесь. Если он работает по правде и по совести, то и руки, и голова все правильно сделают.
Ибрахим поднял глаза от сложного чертежа на мудрое лицо деда и кивнул. Он все понял.
История, начавшаяся с вопроса потерявшегося пятиклассника «Кто я?», завершилась. Ответ был не в словах, а в гуле работающих мастерских, в смехе детей, в ровных рядах новых домов, в тихой вечерней молитве и в передаче главного знания от деда к внуку. Производственный процесс, который так поразил когда-то маленького Мишу, достиг своей высшей цели: он создавал не просто вещи, а праведных, умных и свободных людей, способных построить свой мир.
И был там один столяр и сын его. Они искали правду, как и ты, матушка. Они прочли все книги и поняли то же, что и ты: вера без дел мертва, а любовь без закона – пожар.
И он начал рассказывать. Он рассказал историю о том, как Павел и его отец приняли Ислам не как чужую веру, а как возвращение к прямому пути всех пророков. Рассказал о его жене Аише, дочери воина-кузнеца. Рассказал, как они вместе строили дом, мастерскую, потом кирпичный завод, как давали работу и учили ремеслу молодежь. Как создали общину, где пьянство считалось позором, а труд – молитвой. Где богатство не прятали в сундуки, а вкладывали в новые дома для молодых семей, в школу-медресе и больницу.
Устинья слушала, сначала не веря, потом – затаив дыхание. История незнакомца была точным, живым отражением ее собственной, несбывшейся мечты. Словно он заглянул ей в душу и пересказал ее самые сокровенные сны.
– И что же… мужики их… не пьют? – прошептала она, задавая самый главный, самый больной вопрос.
– Не пьют, – твердо ответил человек. – Некогда им, да и незачем. У них дело есть. У них семьи, дома, мастерские. У них есть будущее, которое они строят своими руками.
Старуха медленно, со скрипом, перекрестилась. Впервые за долгие годы в ее глазах блеснула не горечь, а слабая, невероятная надежда.
– Китеж-град какой-то сказываешь… Град невидимый…
– Очень даже видимый, матушка. И я оттуда. Наш старший, Егор, давно уже нет его на свете, но дело его живет. Он просил нас, своих людей, ездить по земле русской. Искать не только упадок, но и тех, в ком еще горит огонь. Тех, кто не сдался.
Незнакомец встал и посмотрел на пустую улицу.
– В вашей деревне остались еще женщины с детьми? Девочки, мальчики, кто еще не потерял надежду?
Устинья кивнула, мысленно пересчитывая оставшиеся живые души.
– Весной, как дороги просохнут, сюда придет караван. Не с купцами, а со строителями и мастерами. Мы не можем воскресить мертвых, но мы можем дать дом, ремесло и надежду живым. Мы приглашаем оставшиеся семьи перебраться к нам, в Долину. Или… – он сделал паузу. – Мы поможем вам построить первую мастерскую прямо здесь, если найдутся работящие руки и трезвые головы.
Он поклонился и пошел по дороге прочь, его фигура таяла в сгущающихся сумерках.
Бабка Устинья осталась сидеть на крыльце. Она смотрела на свою умирающую деревню, на черные провалы окон, на покосившиеся заборы. Но теперь, в этой густой тьме, она видела не конец. Она видела крошечный, далекий огонек. Ее мечта, ее молитва, которую она считала лишь дымом от лучины, была услышана. Ответ пришел из той России, о которой она только мечтала.
Одна история, история упадка, подходила к концу. Но она стала началом другой – истории возрождения. Ибо семя, брошенное Павлом и Аишей в плодородную землю их долины, дало урожай, способный накормить не только их детей, но и всех голодных сердцем.